Анжи любила Рождество, оно всегда полнилось смехом, звоном колокольчиков, пахло домашней выпечкой и папиным табаком, блестело гирляндами и пьянило пряным глинтвейном. В Рождество в доме Джонсонов всегда было спокойно и уютно, а после ужина к ним непременно наведывались друзья. Они с Кэти и Алисией всегда встречались в канун Рождества, обменивались подарками, пили какао в Косом переулке и гуляли до обеда. Выбирать подарок для одной только Спиннет оказалось выше её сил, поэтому Анджелина откладывала поход по магазинам до последнего. Соваться в Косой переулок было небезопасно, пускай она и не находилась в списке разыскиваемых «неугодных», Джонсон не любила в последнее время появляться в публичных местах, да и что-то подсказывало ей, что в этом году атмосфера там несколько отличается от той, которую она помнит. Поэтому сейчас она шагала по празднично украшенному Белфасту в толпе маггловских туристов, спешащих домой примерных семьянинов и просто семей, высыпавших на улицы города в поиске праздничных развлечений. Декабрь выдался наипаршивейшим, под подошвами хлюпала слякоть, а влажный воздух пробирал до костей. Большие торговые центры магглов не то чтобы пугали её, но Джонсон чувствовала себя неуютно, а потому предпочла толкаться в толпе на узких торговых улочках. Во рту отдавала горечью сигарета, а в руке остывал бумажный стаканчик с кофе, после очередного глотка которого Анджелина недовольно поморщилась и безмолвно уставилась на стаканчик, и остаток жидкости обжег ей горло вкусом огневиски. «Интересно, Иисус так же начинал свой день в десять утра? Если да, то он явно знал больше о жизни, чем все остальные». Родители, к счастью для Джонсон, в этом году решили провести Рождество с родственниками отца, которых Анжи никогда не видела, но она их за это не винила, в конце концов там сейчас было куда безопасней, чем в магической Британии.

С подарком Алисии было просто — она выбрала необычного кроя косуху с какой-то замысловатой вышивкой, такая Кэти бы точно понравилась. Это ведь нормально, выбирать то, что понравилось бы той, кого с ними уже не будет? Анджелина не знала зачем бередит рану, но купила вещь — если не для Спиннет, то для себя. Может она немного понимала в магглах, но неплохие вещички они делать умели. Кашемировый свитер наверняка понравится Гермионе, а вот эту подвеску должна оценить Джинни... В какой-то момент за выбором подарков ей удалось почувствовать толику праздничного настроения, но за ним сразу последовал укол вины. Она не знала, зачем покупает все это, ведь Рождество — символ завершения цикла, начала нового и прекрасного, а им решительно н е ч е г о праздновать. «Просто не останавливайся, Джонсон, нужно двигаться дальше,» — повторяла себе она, выбирая шелковый шарф для Флер в цвет её глазам. На кассе Анжи по привычке хотела достать кошелек с галлеонами, но одернула себя в последнюю секунду и протянула продавцу пару смятых смешных маггловских бумажек. Как можно было заменить золото — этим? Странные все же они, эти магглы.
Она провела еще два битых часа на улице силясь выбрать последний и самый тяжелый подарок. С Джорджем они едва ли перекинулись парой слов с того момента как она перешагнула порог штаб-квартиры оппозиции (а это, черт возьми, уже несколько месяцев), но в этот день она отчаянно хваталась за остатки того, что их объеденяло, кроме мраморных надгробий. Решение нашлось внезапно и показалось до смешного идиотским. Анджелина увидела его не сразу, бредя между захудалых магазинчиков в переулке, ответвлявшемся от главной улицы. По всей видимости сюда не столь часто забредали туристы и людей было немного. Кукла арлекина при входе приветливо снимала пеструю шутовскую шляпу, совсем как там, в иной жизни и на другой улице огромный рыжий Уизли приподнимал свой цилиндр над входом в магазин чудес. В этом же магазинчике совершенно не было посетителей, за прилавком скучал продавец в возрасте, нетерпеливо поглядывающий на часы в ожидании конца короткого рабочего дня. Анджелина ходила между прилавков, покрытых тонким слоем пыли, видимо у магглов шутки совсем не пользовались популярностью?, и рассматривала мудреные экспонаты. Её внимание привлек блестящий черный шар с цифрой восемь на белом круге и странным углублением на обратной его стороне. Она крутила его в руках недоумевая, пока не увидела на ценнике надпись «шар предсказаний».
— Простите, а насколько точные предсказания дает этот шар? — продавец в ответ посмотрел на неё как на отбитую идиотку или пришельца из другого мира. Последнее было близко к истине.
— Ну... зависит от ситуации, наверное. Попробуй сама, — Анджелина нахмурилась, и снова принялась вертеть шар в руках, — Просто задай вопрос и потряси, фраза всплывет сама, — терпение у мужчины за прилавком было явно коротким, — И, вообще-то, там есть инструкция на ярлыке.
— Ну ладно, магический шар, напьюсь ли я сегодня? — спросила она и потрясла штуковину. На треугольном синем экране всплыли белые буквы: «Бесспорно».
— Стопроцентное попадание, — прыснула со смеху Джонсон, — надо брать. У вас есть подарочная бумага?

После окончания необычайно тихой и короткой Рождественской вечеринки в гостиной не осталось никого, кроме них двоих. На полу под елкой лежали ошметки оберточной бумаги от подарков, тут и там лежали бутылки от алкоголя и хаотично стояли пустые стаканы, в камине еще потрескивал огонь и царил уютный полумрак. Анджелина сидела на потрепанном диване, подогнув ноги под себя, с едва начатой бутылкой огневиски в руке и наблюдала за языками пламени в тишине.  Она так и не решилась положить шар, завернутый в красно-желтую упаковку с нелепым бантиком. Весь вечер они держались друг от друга на безопасном расстоянии, достаточном, чтобы никто не надоедал своим «вам нужно поговорить, сегодня ведь праздник» и при этом позволяющим не обмолвиться и словом. Джонсон видела — нутром чувствовала, что ему тяжело. Её саму порой охватывало желание встать и убраться отсюда как можно быстрее, не позволяло только уважение ко всем здесь собравшимся. Она сделала большой глоток алкоголя и понадеялась, что Джордж уже достаточно пьян, как и она, чтобы не держать себя в руках и не строить хорошую мину при плохой игре. Без лишних слов, но при этом слегка покачиваясь, Анжи опустилась на пол рядом с ним у камина и протянула сверток:
— С Рождеством, Джордж, — её голос был немного сиплым от холода и алкоголя, а глаза пытались уловить хоть проблеск эмоций на лице Уизли. Она не хотела себе признаваться, почему это, все это — его лицо, камин, подарок, было для неё настолько важно, пожалуй, единственно важно сегодня.

Первое время в штабе оппозиции Анджелина чувтсвовала себя неуютно. Ей досталась комната — попросторнее даже той каморки в Нью-Йорке, похожая больше на однокомнатную квартиру, с большими окнами и видом на город. Тем не менее, Джонсон явно ощущала себя не в своей тарелке, особенно когда они с Джорджем пересекались в общих помещениях. При том, что выманить Уизли из его берлоги преставлялось практически невозможным, Анджелине везло как утопленнику. Они жили примерно в одном ритме — ложились далеко за полночь, выползали на кухню самыми последними, а поэтому не сталкивались лбами они разве что когда Анжи отправлялась на очередное задание, а упрямство обоих не позволяло им изменить собственный распорядок, лишь бы не видеть лицо другого, пускай Анджелина и пыталась несколько раз это сделать. Их мастерству можно было позавидовать — ничего не выражающий взгляд был настолько равнодушным, что любому стоящему рядом человеку становилось неуютно, когда эти двое изо всей силы стремились показать как не замечают существование друг друга. Обычно после таких встреч Анджелина скуривала полпачки сигарет разом в тесной каморке редакции у Джинни — с ней всегда можно было просто помолчать, или уходила на весь остаток дня слоняться по улицам Белфаста.
— Вам нужно поговорить, — как-то сказал ей Невилл и Джонсон одарила его таким взглядом, что больше подобных глупостей он не предлагал и обходил её десятой дорогой еще неделю. Сложнее всего было окружающим — делать вид, что все нормально, когда воздух можно было резать ножом, было непростой задачей.  Поначалу, надо признаться, она сама боялась поднять на него глаза или бросить случайную фразу в его сторону — между ними повисло тяжелое молчание, сравнимое разве что с весом могильной плиты Фреда. То, что он наведывается к брату Анджелина узнала случайно — когда увидела его спину на кладбище и, словно подросток, остановилась в паре десятков метров от него и спряталась за деревом. Нарушать его уединение ей хотелось меньше всего. На третий раз Гермиона обратилась к ней с неофициальной просьбой присмотреть за Джорджем во время его «визитов», раз уж она и сама туда ходит, ведь он становился слишком легкой мишенью в подобном месте. После этого у Анджелины появились татуировки, скрывающие её местоположение от слишком любопытных глаз и ушей, а на кладбище был наложен ряд мощных защитных чар, превращая его в слепую зону для большинства магических карт и атрибутов поиска. Джонсон ненавидела себя за то, что делает что-то подобное, это казалось низким и подлым, но после пары-тройки стаканов горячительного предательское чувство уходило на задний план. Он, вообще-то, они оба нуждались в помощи, но никогда бы об этом не рискнули попросить. Видеть его таким — с осунувшимся лицом, синяками под глазами, трехдневной щетиной, пачкой сигарет в руке и бутылкой виски в руке по вечерам было невыносимо, поэтому Анджелина затягивалась в последний раз, прежде чем потушить сигарету и уходила к себе, захватив такую же бутылку с золотистой жидкостью под сочувственные взгляды других оппозиционеров. Нет, это вовсе не от его взгляда ей в затылок по спине пробегают мурашки, просто отопление здесь ни к черту — думает Джонсон и натягивает свитер потеплее, осень в этом году выдалась гадкая и промозглая.
— Тебе нужно чем-нибудь занять мысли, станет легче, может займешься обучением новичков? — советует кто-то. Анджелина криво улыбается, говорит что подумает, изо всех сил сдерживается, чтобы не покрыть в ответ матом и отпускает какую-то шутку на счет того, что учителя должны быть трезвыми. Да и какой из неё к черту учитель? Она думает о том, чтобы не сдохнуть самой и чтобы никого не пришлось хоронить, вот и все.  На руках, ключицах и груди расползаются паутиной все новые и новые татуировки. Почему-то просто своим чарам она уже не доверяет, страшно однажды оказаться под мраморной плитой на шесть футов под землей, еще страшнее — посетить очередные поминки. На удивление, самыми тактичными оказались те, от кого этого вряд ли можно было ожидать: Молли и Джинни, женская половина семьи Уизли оставляла ситуацию без комментариев — вряд ли им хотелось вникать в подробности романтических отношений покойного сына и брата и за это Анжи была им благодарна.
— Что значат все эти узоры? — спрашивает кто-то за завтраком. Анджелина отнекивается и делает непоределенный жест рукой, мол, да так, ничего особенного, всего-то эстетика. Натягивает подлиннее рукава свитера, чтобы скрыть созвездия Андромеды и Пегаса чернилами и магией впившиеся в кожу.

Сидеть рядом с Джорджем вот так, прямо на полу, стоит ей всех остатков мужества и бравады Анджелины Джонсон, для которой год назад не было ничего невозможного. Где вся её хваленая гриффиндорская храбрость? Видимо, осталась в руинах Астрономической башни. Она делает большой глоток виски и краем глаза наблюдает как Уизли разворачивает подарочную бумагу. Она принимает неопределенное выражение его лица за удивление и блеклую тень былой радости.
— Я надеялась, тебе понравится, меня он тоже не обманул сегодня днем, — говорит она после короткого смешка. Кажется, проблемы с алкоголем в этой комнате не только у неё. Не то, чтобы она осуждала или сильно об этом беспокоилась. Алкоголь заставлял мерзкий голос в голове заткнуться хоть ненадолго или стать хоть немножечко веселее.
Анжи берет сверток из рук Джорджа осторожно, старается не показывать слишком сильного недоумения на лице. Он приготовил подарок — ей? Серьезно? Мятая обертка заставляет уголки её губ приподняться в подобии улыбки, но та быстро исчезает, когда Анджелина видит содержимое свертка. Её одолевает смутное сомнение, когда она видит старомодные карманные часы на золотой цепочке и Джосон хмурится — она их уже где-то определенно встречала. Стоит ей повертеть часы в руке и весь воздух из легких разом вышибает, а сама Анжи дышит прерывисто, как рыба выброшенная на берег. На обратной стороне красуется гравировка, поблескивающая в свете камина инициалами FW. Сперва ей хочется со всей дури влепить Джорджу пощечину. За то, что он может вот так вот легко распоряжаться чем-то подобным. За то, что может так невзначай сорвать едва образовавшуюся корку на живой ране. За то, что ему это непременно сойдет это с рук, за то, что ей становится так больно, что нечем дышать. За то, что она сама не считает себя в праве держать эту вещицу в руках. И за то, как хватается за тонкую цепочку, как за нить своих воспоминаний о Фреде. Ему бы наверное это понравилось, такое жестокое и красивое напоминание о себе, о том, чья она. Анджелине хочется обнять Джорджа крепко, до хруста костей, и расплакаться в рубашку. Она делает глубокий вдох, еще один и сдерживает подступившие слезы.
— Спасибо — это все, что ей удается выдавить из себя сейчас. Она долго смотрит на пламя камина и пьет виски большими глотками в надежде, что Джордж не заметит, как она утирает их тыльной сторой ладони. Часы так и остаются лежать у неё на коленях — она попросту не знает, куда их положить, да и не хочет.
Джонсон шарит в карманах длинного кардигана и достает оттуда самокрутку отнюдь не из табака. По щелчку пальцев на конце вспыхивает крохотное пламя и Анжи затягивается не спеша, несколько раз, выпуская кольца резковатого дыма. Ей кажется завтра кто-то точно получит нагоняй за это от Молли, но сама Джонсон скорее всего проспит до обеда и пропустит это зрелище. Горло обдает резким травяным вкусом, сорт не лучший, забористый, но что получше достанешь у магглов в Белфасте, если не хочешь лишний раз светиться?
— Это конечно не забродившее сливочное пиво, но тоже сойдет, — усмехается она, выпуская очередную тонкую струйку дыма и предлагает косяк Джорджу, впервые решившись повернуться к нему. Смотреть Уизли в глаза — словно срезать с себя кожу живьем и посыпать солью. Но Анджелина почему-то не может оторвать взгляда.

I was following the pack
All swallowed in their coats
With scarves of red tied 'round their throats
To keep their little heads
From fallin' in the snow

Анджелина не помнит, когда они в последний раз просто разговаривали или хотя бы писали друг другу. После окончания Хогвартса все было слишком сумбурно, половину хаотичных и злощастных событий она уже даже и не вспомнит. Кажется, они собирались нескольно раз прежней компанией за бокалом сливочного пива, обсуждали новости, кажется, даже несколько раз при этом присутствовали близнецы, не уставая делиться новыми изобретениями. И снова кажется, все это было в другой жизни и не с ней. Взгляд Джорджа свинцовый — смесь скорби, усталости и безмерной скуки, на долю секунды пугает её, пока она не осознает, что сама давно уже смотрит так же, возможно даже хуже.

Жизнь продолжалась, пускай и дерьмово, и ей приходилось мимикрировать под стать новой эпохе, подстраиваться, возводить внутренние барьеры, чтобы не сойти с ума. Смеяться все чаще с сарказмом, каркать что та ворона, и все время наблюдать, ожидая подвоха. Это случилось с большинством из них — ссутулившиеся от горя потери и страха за будущее, волшебники замедляли свой ритм жизни, отказывались от привычных вещей и ограничивали себя в стремлениях и суждениях. «Времена сейчас такие, холодные» — говорили в Косом переулке или за столом в Дырявом котле, полушепотом, сгорбившись над своей кружкой, стараясь оставаться неприметным маленьким человеком. Магглы, похоже, тоже чувствовали тревогу, витавшую в воздухе, но по своему обыкновению списывали происходящее на трагические совпадения, а депрессивные настроения глушили алкоголем и бунтарскими настроениями.

Это чувство неизбежности, рока судьбы ежедневно преследовало её и за океаном и Джонсон наивно полагала, что возвращение в родную Британию избавит от тяготящего чувства. Все оказалось сложнее и месяцами она подсознательно ждала этого вечера, чтобы расставить все точки над i. Как ни странно, катализатором стал именно подарок Джорджа и сейчас её пальцы немного подрагивали от адреналина. Ей хотелось сказать так много, но она не могла найти подходящих слов, чтобы выразить все это: как сильно скучала, как сильно нуждалась и тосковала, как скорбит, и как хочет сейчас подставить ему своё плечо, чтобы самой опереться на его руку, чтобы поделиться всей болью, что кипит у неё внутри раскаленной смолой все эти месяцы, но Анджелина не произнесла не слова.

Она удивленно поднимает брови и усмехается. Конечно же, он её заметил, этого следовало ожидать. Анджи делает очередную затяжку и надеется, что подобие улыбки, которое она сейчас способна изобразить на своем лице, обладает хотя бы отдаленно прежним теплом.
— Не стану, — отвечает она после глотка виски, а, затем, помедлив, добавляет уже тише: — и я там была задолго до того как Грейнджер пришла ко мне. Знаешь, мне нужно было много ему высказать, — Анджелина закусывает губу и на мгновение её взгляд становится пустым. Она и правда слишком многое оставила недосказанным, а зная Фреда Уизли, выслушать её молча он мог только находясь в деревянном ящике на шесть футов под землей. Тогда во всеобщей суматохе им едва ли удалось перекинуться парой слов, прежде чем пришлось разойтись в разные стороны — как оказалось, навсегда. — Если что-нибудь случится, Анжи, не оставляй его одного, ты должна пообещать — она повторяла себе эти слова, сжимая кулаки до побелевших костяшек, когда его опускали в сырую землю. Эти слова преследовали её каждую ночь на другом континенте три месяца после. Эти слова заставили взять обратный билет и разыскать Невилла. Это его последнее желание было для неё кошмаром во сне и наяву. В тот миг она лишь ошалело посмотрела на Фреда Уизли и, сжимая его холодные пальцы, запретила — себе или ему? — даже думать о подобном, и дала Кэти утянуть себя в другую сторону. Но разве он когда-либо следовал запретам? Еще одна причина, по которой Джонсон себя ненавидела — то, что предала его просьбу и сбежала куда глаза глядят, не оставив после себя ни строчки. Там бы и оставалась, завывая по ночам раненым животным, но приползла обратно, как бродячая кошка возвращается нежданно под утро.

Джордж поворачивается к ней и она снова вспоминает, какой же он все-таки высокий. Одним движением Уизли переводит их разговор в почти что интимный — разве что для неё, потому что уже во второй раз за вечер Анджелину прошибает током и даже седативные свойства самокрутки не могут унять болезненное возбуждение. Она не знает, как ответить, а потому нервно смеется, и выдает одно лишь:
— Хреново, Джорджи... — долгая пауза сопровождается усталым, но в то же время облегченным взглядом, Анжи не может больше держать это в себе, «но я знаю, что тебе не лучше» — едва сдерживается, чтобы не ляпнуть в довесок.

— Живы, — коротко кивает, — Кажется, муж одной из маминых кузин попал в резервацию, но у отца связаны руки. Он увез мать в Бостон к родне, если бы мог, запер бы меня там же, но я немного потерялась по дороге. Представляешь, американские магглы еще страннее здешних, но тебе бы понравились их города и их выпивка, собственно больше я ничего и не видела, — Джонсон хочет спросить как он, как справляется со всем этим, но видит, что и спрашивать нечего, видит, что не справляется.

— Джордж, я... Я скучала по тебе, — выдает она неожиданно для себя самой, получается немного рвано и неловко. Анжи смотрит на самокрутку в руке у Джорджа и сомневается, действительно ли она всему виной или же сама Анджелина ждала слишком долго, чтобы сказать эти несколько слов? Она всегда была плоха в выражении своих эмоций, если это не касалось желания кому-нибудь врезать. Упрямством она пошла в мать, нравом в отца и в итоге — чтобы поговорить, ей пришлось неделю вымачивать марихуану в веритасеруме. Дикое сочетание, Анжи даже не была уверена, что оно сработает, конечно же поэтому пропитывала себя виски весь вечер.

— Я не хочу говорить банальные сочувственные вещи и прочее лицемерное дерьмо, потому что знаю точно, что эта хрень ничерта не помогает. Не знаю, нужно ли тебе это, но... но я с тобой, — она наклоняется вперед и свободной рукой касается его запястья, не в жесте одобрения, а из внутреннего голода по нему. Челюсть сводит оскоменной и ей страшно услышать ответ. Она ждет, что Джордж скажет что-то вроде «тебя слишком долго не было, Анжи, не стоит» или «этого черт возьми недостаточно» и Анджелина бы с ним согласилась. Ведь бродячей кошке не всегда рады дома, особенно когда она слишком долго гуляет сама по себе, а рождественская елка и омела над головой вряд ли смогут исправить месяцы её отсутствия.

I loved and I loved and lost you. And it hurts like hell.

Анджелина Джонсон никогда не испытывает чувство вины. Она идет по жизни, не оборачиваясь и не сожалея. Если бы ей дали шанс прожить жизнь заново, она бы прошла весь этот путь, шаг за шагом, по своим следам. У Анджелины Джонсон стальная воля, каменная кожа, кристально-чистый разум и хрустально сердце. Она не знает тягот любви, печали и сожаления о содеянном. Она — завоеватель, идет к своей цели напролом, берет нахрапом, не оставляет себе путей к отступлению и сжигает все мосты разом. В ней хваленая гриффиндорская храбрость и гордыня бьют ключом. Перед ней поистине великое будущее свершений, позади — пепелище вчерашнего дня. Перед ней заря новой эпохи и новой борьбы, позади — трупы любимых.

Анджелина Джонсон каждое утро смотрит на себя в зеркало долгие пять минут и не узнает свое отражение. В глазах плещется гудящее похмелье вперемешку с виной и вкусом кошачьей параши во рту. Плечи снова затекли — ты слишком много сутулишься, Джонсон, — замечает Вуд, а она слишком пьяна, чтобы придумать колкий ответ. Она пытается расчесать спутанные косы и шипит от боли в ребрах — ты совсем рехнулась, Джонсон, соваться под вражеские атаки? — отчитывает её Билл, а она только закуривает новую сигарету. Нет, она совершенно не умеет искать оправданий, уж лучше снова получить в челюсть от Спиннет. Она не способна найти хоть крупицу оснований, почему предательски ушла от них, сбросила свою ношу и оставила у могил друзей, покупая билет на трансконтинентальный рейс. Джонсон каждый вечер держит перо над чистым листом пергамента, пытаясь найти хотя бы слово, объясняющее её поступок, но все, на что её хватает — размазанные чернила и следы от слез на бумаге. Анжи знает, что едва ли ей удастся когда-либо загладить эту вину перед ними.

Она не хочет себе признаваться, но по большому счету ей плевать на то, что будет завтра — прозябание в штаб-квартире или очередная игра на выживание где-то вблизи Озерного края. Это эгоистично — хотеть избавиться от боли. Это трусость — думать о том, что её героическая смерть принесет облегчение. Это гадкое мелочное вранье — убеждать себя, Флер и Молли, что она не голодна, лишь бы не видеть за столом Джорджа Уизли. Это жалко — завывать по ночам в подушку и чувствовать себя чужой в собственной постели, в очередной раз, утопая в жалости к себе. Это наивно — полагать, что если отвернуться от проблемы и открыть новую бутылку огневиски, все рано или поздно пройдет и забудется. Это нелепо — корить себя и ненавидеть, но не делать ничего, чтобы изменить положение вещей. Это все — отражение в зеркале, которое все еще носит имя Анджелины Джонсон. И, кажется, она избегает Джорджа Уизли, потому что он единственный видит все это. И, по всей видимости, Джордж Уизли избегает её, потому что прежний Джорджи, её Джорджи, стал бы презирать все эти качества и ни за что бы не простил ей этого падения. Анджелина переминается с ноги на ногу на пороге лаборатории и, затаив дыхание, смотрит на его широкую спину, ссутуленную под тяжестью нового изобретения, призванного помочь им не сдохнуть. Спустя минуту-другую разворачивается и поспешно удаляется восвояси, будто на чердак забрела по ошибке, будто сюда вообще можно попасть случайным образом, поднявшись по единственной лестнице. Чувство вины съедает её изнутри черной смолой, расцветает терновником и пускает корни вглубь.

От Джорджа, безумно уставшего, — сколько ты, черт возьми, не спал? — а ты?, веет давно знакомым теплом и остатками былой уверенности и она подсознательно тянется вперед — к нему, к его Солнцу, ну или тому, что от него осталось. Она не чувствует себя в праве просить тепла, но все же надеется, что там все еще найдется что-нибудь для неё. Одно властное движение и Анджелина ныряет в его объятия с головой, зарывается носом в рубашку  и вдыхает знакомый запах. Она жмурится и задыхается, будто утопающий, выныривающий из воды, хватает ртом воздух. Чувство вины в груди тугим клубком тянет вниз и Джонсон знает, что не заслуживает этой милости, этого шанса после стольких лет вранья: «Мы всего лишь друзья, о чем ты, он же его брат», «нам, пожалуй, стоит сделать вид, что ничего не было», «я не могу поступить так с ним, с нами всеми», «эти чувства ничего не значат».

«Любила ли ты его?»
«Всегда?»

Его голос — единственное важное в целом мире в данный момент, звучит над ухом отдаленными громовыми раскатами, и Джонсон прижимается к Джорджу всем телом, обнимает руками за торс и уверенно шепчет:
— Никогда, — очередная ложь слетает с уст почти как правда, настолько она сама хочет в это верить. Через неделю она отправится на очередную вылазку. Через месяц исчезнет на неделю в неизвестном направлении. Завтра утром её остывшее тело могут найти на улице Белфаста. Но сегодня, на полу у камина, это кажется кристально чистой истиной, единственно правильной из всех возможных и где-то в глубине души маячит крохотное пламя надежды. Возможно, они еще заслуживают на продолжение, возможно в этих объятиях можно оправиться? Анджелина отдала бы все за то, чтобы оставаться в безмятежном неведение как  можно дольше. Она, наконец, чувствовала, что вернулась домой, и в окне горел для неё свет. Усталость Уизли передается и ей, но Джонсон находит в этом свое умиротворение, она смеет наивно предположить, что так, опираясь друг на друга, они смогут вынести все, что готовит им судьба и дожить хотя бы до послезавтра.

«Пообещай, что никогда больше меня не отпустишь», думает Анжи, а на рубашке Джорджа появляются небольшие темные пятна от слез, которые она больше не в силах сдержать, но не способна показать. С ужасом она понимает, что мысль прозвучала отнюдь не в её голове и вспоминает, что одним из чудесных побочных эффектов веритасерум является неконтролируемое озвучивание всего, что приходит в голову. Ей хочется выругаться, сетуя на собственную глупость, но она делает над собой усилие и поднимает взгляд на Джорджа. В темноте гостиной мерцают огоньки гирлянд, а над ними распустила белоснежный цвет омела и Анджелине не нужно слышать ответ на собственное неуместное то ли неудачное признание, то ли нелепый вопрос, ей достаточно ладоней на пояснице и потемневшего взгляда ясных глаз Джорджа Уизли.